Долгая смерть Лусианы Б. - Страница 34

Потом мной полностью завладели две любезные дамы — декан и профессор литературного факультета, приехавшие меня встречать. Из аэропорта мы поехали кружным путем, чтобы я мог немного познакомиться с окрестностями, и я увидел краешек Салинас-Грандес. Город казался заброшенной декорацией — конторы закрыты, улицы безлюдны, но меня успокоили, что в пять сиеста закончится. Милые хозяйки отвезли меня в отель, а через два часа заехали, чтобы сопроводить на первое занятие.

Предполагалось, что я буду вести семинар для аспирантов, посвященный вечной теме авангардизма в литературе, но, видимо, нужного числа аспирантов не нашлось, и на занятиях присутствовали совсем юные студенты. Я сразу заметил во втором ряду девушку с огромными глазами, серьезную и внимательную, и дольше, чем следовало, задержался на ней взглядом. Я уже давно не занимался с целым курсом, но стоило взять в руки мел, как внутри что-то возликовало, голос окреп, и ко мне, словно собака к хозяину после долгой разлуки, вернулось навсегда, казалось, утраченное красноречие. На волне охватившей меня педагогической эйфории я утверждал, опровергал, приводил примеры. Мне на ум пришли теологи, уверенные в том, что сотворение молитвы само по себе рождает веру. Возможно, человек реагирует на это механически или испытывает своеобразный толчок, но в моем случае роль молитвы сыграли привычные мелочи — прикосновение мела к доске, начальные предложения — и, наверное, заинтересованный взгляд той девушки. И вот уже чудо свершилось, и столько раз читанная лекция зазвучала по-новому, даже избитые шутки пришлись как нельзя более кстати. Но в середине занятия моя задорная уверенность вдруг поколебалась, и на мгновение передо мной разверзлась пропасть. Я пытался объяснить слушателям, какую кодификацию использовал Джон Кейдж в партитуре «Музыки перемен» и как она соотносится с гексаграммами «И цзин». Я нарисовал таблицы для звуков, их интенсивности и длительности и уже собирался напомнить, что гексаграммы чертили, полагаясь на волю случая, то есть шесть раз подбрасывали монетку и получали таким образом нужные линии, но слово «случай» словно сорвало какую-то пломбу, и перед моим внутренним взором возникла испещренная черточками и крестиками салфетка, где случай являл наконец присущую ему определенность. Что значит потеря убежденности для того, кто и так всегда во всем сомневался? Это сродни головокружению, когда цепляешься за уходящую из-под ног землю и пытаешься утвердиться хоть в чем-то, пусть даже мелком и незначительном. Начиная с этого момента и до конца занятий со мной творилось что-то странное и пугающее. Каждую фразу насмешливый внутренний голос заканчивал словами «или нет», каждое разъяснение — словами «или все наоборот», а каждое заключение — загадочным оборотом «но противоположное также может быть верно», причем мне становилось все труднее делать вид, будто мои выводы вытекают из непреложных суждений. Этот внутренний спор, несомненно, все портил — я опять потерял неожиданно пришедшую уверенность, отчего паузы становились длиннее, голос предательски дрожал, руки вспотели, и, когда пришло время заканчивать, я с облегчением вздохнул. Я балансировал на грани провала, и дай-то бог, чтобы присутствующие приписали это исключительно усталости. Больше всего меня беспокоила моя студентка. Как ни глупо, но про себя я с самого начала называл ее именно так, словно она была приготовленным для меня радушными хозяевами подарком. Я расстроился, что ее не будет на ужине, куда пригласили только преподавателей, но, к счастью, ей поручили какие-то дела, связанные с моим пребыванием, и за подписанием обычных в таких случаях бумажек мне удалось убедить ее присоединиться к нам. К сожалению, повлиять на распределение мест за столом я был не в силах, так что пришлось довольствоваться взглядами издалека, но уж тут я проявил немалое рвение.

На следующий день я проснулся рано и, воодушевленный гостиничным завтраком, лившимся в окно солнечным светом и манящей обложкой новенькой тетради, решил приступить к роману о художниках-поджигателях. Однако не прошло и двух часов, как благой порыв развеялся, и я отправился на прогулку. Я зашел в два-три торговых центра, заглянул в унылый книжный магазин, прошелся по главным улицам и за час до обеда, казалось, уже все знал наизусть. Во время сиесты я снова вышел прогуляться, и, как ни странно, вымерший, пустынный город гораздо больше заинтриговал меня. Я представил, как тысячи людей лежат сейчас в своих кроватях, хотя кто-то ведь наверняка не соблюдает сиесту, только вот где эти люди? Я пересек по диагонали центральную площадь, свернул на боковую улицу и увидел неоновую вывеску, несколько странную при свете дня, и лестницу, которая могла вести, например, в кинотеатр. Подчиняясь какому-то импульсу, я поднялся по ней, толкнул дверь и оказался в огромном зале игровых автоматов. Они были там — люди разных возрастов, но преимущественно зрелые женщины, взгромоздившиеся на высокие стулья, молчаливые, будто загипнотизированные, механически опускающие монеты в прорези и потому сами похожие на автоматы. Их было гораздо больше, чем я ожидал увидеть, и я ничуть не удивился бы, заметив среди них декана или кого-нибудь из моих студентов. Я вернулся на тихую улицу, прошел немного дальше и заметил еще два-три подобных заведения, заполненных завсегдатаями, словно все жители посвятили сиесту вавилонской лотерее. После занятий я поужинал в одиночестве и опять отправился побродить, теперь уже по ночному городу. После одиннадцати открытыми оказались лишь два или три бара. В ближайшем к отелю сидели в ожидании клиентов две немолодые расфуфыренные проститутки, которые улыбнулись мне, но я поспешил опустить голову и пройти мимо. Когда я вернулся в свой номер и уже собирался погасить свет перед сном, мне представилось, будто я участвую в некой компьютерной игре и вижу все, что меня ждет в ближайшие дни: столик с открытой пустой тетрадью, немногочисленные торговые центры, убогий книжный магазин, залы игровых автоматов, на удивление переполненные во время сиесты, единственный кинотеатр, факультетская аудитория, открытые допоздна два бара… Мне предстоит выполнить несколько героических миссий — написать первую главу романа, разбогатеть с помощью игрового автомата и переспать с моей студенткой, но придется столкнуться и с определенными опасностями — открыть в себе пристрастие к игре, поддаться на призывные взгляды проституток и подцепить нехорошую болезнь или стать предметом вялотекущего академического скандала из-за собственной неосмотрительности по отношению все к той же студентке.